| Книги и статьи по археологии. | Основная страница. |
В современной исторической литературе устойчиво бытует мнение об обществе ранних кочевников евразийских степей, как об обществе традиционном, жизнь которого насквозь пронизана верой в сверхестественные, магические силы. Религиозная сторона культуры и быта ираноязычных, и не только скотоводов VIII-II вв. до н. э. Раздувается настолько, что любому действию нынешними историками придается образ некоего ритуала, возведенного в ранг культа. Зачастую разумно-логическое объяснение того или иного поступка заменяется мистически-религиозными мотивами, превращая древних жителей в несмышленных дикарей, зажатых в тисках собственного скудоумия. Это совершенно несопоставимо с теми предметами материальной культуры, которые представляют нам население скифо-сибирского мира эпохи раннего железа, как непревзойденных мастеров, шедевры которых достойны и современности. К числу подобных заблуждений возможно отнести и так называемый культ огня, следы которого якобы в громадном количестве встречаются в курганных погребениях ранних кочевников евразийских степей.
Удивительно, что античные авторы, довольно подробно описывающие быт и религиозные представления скифов, савроматов, сарматов, дахов и массагетов, ни словом не обмолвились об этом культе. Таких данных нет ни у Геродота, ни у Страбона, ни у других историков и географов античности. Единственное упоминание о том, что савроматы почитали огонь как божественную сущность, есть у Нимфодора Сиракузского, автора "Варварских законов" [Смирнов К.Ф., 1975, с.156]. Но эта запись носит явно ретроспективный характер, когда исторические "савроматы" уже сошли со сцены, поэтому полностью доверять этой записи мы, увы, не можем.
Мнение о том, что подобный культ имел место быть, прочно вошло в историческую науку благодаря К.Ф.Смирнову [Смирнов К.Ф., 1964; Он же, 1975; Смирнов К.Ф., Попов С.А., 1969]. С тех пор любые следы огня в погребальных сооружениях безоговорочно относили к данному культу. Но до сих пор еще не выделены четкие его признаки. Согласно сегодняшней общепризнанной точке зрения, проявлением культа огня считается:
1. Непосредственное применение огня в погребальном обряде: разведение огня на деревянной надмогильной конструкции или перекрытии (а также их сожжение), частичная или полная кремация, погребальные кострища в подкурганном пространстве. Трупосожжения: сожжения на древнем горизонте и на помосте, на костре в могильной яме и путем засыпки могилы остатками костра или разведение костра на теле покойника, полное трупосожжение на стороне.
2. Использование в обряде продуктов горения -- зола, угли.
3. Символы огня -- мел, реальгар, охра, белые раковины, гипс, куски серы и отщепов кремня, толстый слой живых веток.
4. Ритуальные предметы, связанные с культом огня -- каменные жертвенники, глиняные и каменные курильницы, костяные ложечки [Богородцев А.В., 1999, с. 60].
Настораживает тот факт, что все вышеперечисленные признаки причисляют только ираноязычным кочевникам и связывают это с распространением в их среде зороастрийской и сходной с ней религий. Однако, подобные следы огненной деятельности встречаются и в погребальных конструкциях племен других языковых групп, в частности финно-угорских, существующих раньше, одновременно и позже их. Древние жители материковой Греции и северопричерноморских городов также активно использовали в похоронной обрядности погребальные костры и захоронение кремированных остатков в специальных сосудах, либо в амфорах. Достаточно только вспомнить красочные сцены жертвоприношений и погребальных церемоний, описанных Гомером [Гомер, Илиада, люб. изд.]. Есть тому и многочисленные археологические подтверждения [Ростовцев, М.И., 1925, с. 211 и сл.; Долгоруков В.С., 1984, с. 95-98]. Между тем, зная мифологию древних греков, ни у кого не возникает мысли назвать их огнепоклонниками. Боги, так или иначе связанные с огнем и Солнцем (Гефест и Гелиос), за исключением Зевса-громовержца, отнюдь не верховодили в греческом пантеоне. Да и сам Зевс противопоставляется своему брату -- Аиду, богу подземного царства, властителю душ умерших. Почему же у ранних кочевников евразийских степей, мифологию которых мы знаем гораздо хуже, даже незначительное количество угля в насыпи кургана -- уже культ?
Подавляющая ираноязычность кочевников раннего железного века привела к тому, что стало господствовать мнение о них, как о поклонниках "Авесты" и приверженцах зороастризма. Однако, для оседлого населения территорий Средней Азии, зороастризм которого несомненен, характерен следующий обряд -- кремация либо захоронение в специальных урнах -- оссуариях [Ягодин В.Н. и др., 1985, с. 331-334]. Ни в одном могильнике кочевых сообществ раннего железа, за исключением Южного Приаралья [Вайнберг Б.И., 1979, с. 37; Юсупов Х., 1979, с. 94-101], подобного способа захоронений не встречается. Кремация имеет место в похоронных традициях кочевников. Но, в то же время, полная кремация среди кочевников Заволжья и Южного Приуралья в VI-IV вв. до н. э. зафиксирована только в 3,88% комплексов, частичная -- в 3,11% среди всех известных. Если не принимать во внимание то, что сожжение умершего возможно по разным причинам (о чем речь пойдет ниже), и провести картографирование этих комплексов, то становится видно, что эти памятники попадают в сферу влияния и обитания племен сакского круга, связь которых с зороастрийским населением Средней Азии несомненна (Могильники Северо-Восточного Оренбуржья [Мошкова М.Г., 1972], Илекская группа (Смирнов К.Ф.,1975а). На наш взгляд, сознательная кремация в этих могильниках, если таковая имела место быть, является проявлением не собственного культа, а заимствованием, не типичным для общего числа кочевников. В IV-III вв. до н.э., когда ориентир связей заволжских и приуральских кочевников переместился на запад, количество кремированных остатков в курганах, и без того малое, уменьшилось -- частичная кремация составляет 1,9%, полная -- 0,2% (1случай из 476 -- Переволочанский могильник, курган 1 [Пшеничнюк А.Х., 1983, с. 63]). Учитывая, что сожжение умершего (полное или частичное) не всегда носило сознательный, целенаправленный характер, это соотношение еще больше уменьшится.
В качестве одного из ярчайших признаков "культа огня", по мнению специалистов, выступает полное или частичное сожжение различного рода деревянных сооружений в курганных захоронениях ранних кочевников, будь то сложные деревянные надмогильные конструкции (шатры, каркасы, срубы), либо простые деревянные перекрытия, накаты над могильными ямами. Более подробное изучение всех случаев опять заставляет нас сомневаться в ритуальности применения огня теми людьми, кто возводил эти сооружения. Прежде всего рассмотрим случаи, когда деревянная конструкция уничтожена огнем не полностью, а лишь частично обожжена. Как правило, исследователи практически не придают внимания какая именно часть конструкции подвергается огню, констатируя лишь факт его присутствия. Между тем, место расположения обгорелых частей поможет нам разобраться во времени и цели совершения обжига деревянных деталей. Из общего числа погребальных комплексов, содержащих подобные полусожженные сооружения, выделяется группа памятников, имеющие слабые следы обжига по внешней стороне конструкции без всяких следов огненной деятельности в насыпи (уголь, зола, прокал). Иными словами, обработка огнем дерева произошла до возведения земляной насыпи кургана. Кроме того, среди деревянных перекрытий известны случаи, когда обуглены только концы (спилы) бревен и одна из поверхностей (верхняя) в двух-трехрядных накатах. В последнем случае под той же курганной насыпью, на уровне древнего горизонта находились небольшие кострища, не содержащие остатков поминальных тризн (битой посуды, костей животных). Подобные курганы известны на территории обитания саргатской культуры (Красноярка, курган 4 [Корякова Л.Н., 1979, с. 191-206], Шмаково, курганы 1, 2, 4 (Генинг В.Ф., 1993, с. 75-76) и в кочевой среде (Курганная группа Саргамыс), курган 1 (Алехин Ю.П., 1996, с. 385-387). На наш взгляд, и к этому подводят этнографические параллели и наблюдения из сегодняшней действительности, обугливание внешней поверхности стволов деревьев, а также спиленных концов, есть не что иное, как попытка предотвратить процесс гниения и повреждения жуками-короедами деревянной конструкции надмогильного сооружения, особенно если она долгое время стояла полой и была предназначена для неоднократного пользования. Отсутствие следов прокала земляной части кургана над обоженными конструкциями свидетельствует о том, что бревна в них собирались в уже подготовленном, обработанном огнем виде, а расположенные неподалеку кострища -- это места обработки стволов. Можно сделать предположение, что подобные курганы были сооружены в весенне-летний или летне-осенний периоды, характеризующиеся повышенной влажностью и активностью насекомых.
Интересную и, на наш взгляд, обоснованную версию о сожжении (полном или частичном) деревянной конструкции высказал А.Х. Пшеничнюк, столкнувшись с подобным при раскопках Переволочанских курганов. "В половине раскопанных курганов дерево сильно обгорело, иногда почти полностью сожжено, почва под деревом и насыпь сильно прокалены. Подобная картина наблюдалась на Филипповском курганном могильнике на Илеке. Там так же в ряде курганов деревянная конструкция предстает в сильно обгоревшем виде. Остатки обгоревшей деревянной конструкции зафиксированы во II Сибайском, I Ивановском курганном могильниках на юго-востоке Башкирии и в других синхронных могильниках Южного Урала. Мне представляется, что это вовсе не проявление определенной черты погребального обряда -- культа огня, как это полагают некоторые исследователи. Хорошо сохранившееся, обгоревшее, вернее, обуглившееся дерево (сохранились даже маленькие веточки), сильно прокаленная почва под и над деревом со всей очевидностью свидетельствуют о том, что деревянная надмогильная конструкция горела уже после сооружения кургана, точнее, его земляной части, без, или почти без доступа воздуха. Именно поэтому дерево не сгорело полностью, а лишь обуглилось. Промежуток времени между завершением работ по сооружению кургана и возгоранием надмогильной конструкции был, по всей вероятности, невелик. Зажечь деревянную конструкцию можно лишь до тех пор, пока она была полой, т. е. дерево не сгнило и конструкция не рухнула. Мне представляется, что это "дело рук" грабителей. Первое ограбление погребальной камеры происходило, по-видимому, вскоре после "закрытия" кургана. Вполне вероятно, что среди грабителей были очевидцы погребального ритуала. Преднамеренно грабители сжигали деревянную конструкцию или же это происходило случайно -- определенно сказать невозможно" [Пшеничнюк А.Х., 1995, с. 93-94]. Однако не всегда грабители были столь терпеливы, в ряде случаев, особенно это касается захоронений в могильных ямах, ритуальное ограбление могил и сожжение деревянных конструкций над ними происходило еще до возведения земляной насыпи. Вернее, спустя некоторое время после захоронения происходило ограбление, вероятнее всего, родственниками или соплеменниками умершего, а затем над уже разграбленными могилами разводился довольно большой костер, уничтожавший при этом и деревянную конструкции. Но внутри уже разграбленной могилы нет никаких следов огня, а кострище сверху обычно не потревожено, либо нарушено гораздо позже (Бишунгаровские курганы, курган 1 [Пшеничнюк А.Х., 1983, с. 19-21]). В любом случае, огонь отражает результат деятельности не строителей курганов, а их разрушителей, к тому же разделенный во времени от похоронной церемонии. Уголь и зола являются непременными элементами заполнения грабительских ям, совершенных без разрушения первоначальных стенок могильной ямы, то есть в том случае, когда грабители знали точные границы ямы и ограбление совершено спустя некоторое время после захоронения. При этом в частях погребения, не подвергшихся ограблению, нет ни угля, ни золы. Скорее всего, мы имеем дело с ритуальными ограблениями, совершенными по истечению определенного ("траурного"?) срока, родственниками или соплеменниками умершего. Огонь выступал здесь как орудие одной из составных частей погребального культа -- обряда обезвреживания духа усопшего (Жук А.В., 1990, с. 62-65). Этот обряд не всегда сопровождался ограблением, в случае бедности погребального инвентаря умерший окружался плотным кольцом огня. Таким образом, "классическая" форма погребального обряда выглядела бы, на наш взгляд, следующей: смерть -- захоронение -- тризна (траур) -- ритуальное ограбление -- обезвреживание духа умершего, с целью избежать преследования -- прекращение доступа к телу (возведение земляной насыпи, закрытие дромоса) -- окончательная смерть. В ходе этого процесса не ставилось целью обязательное сожжение тела, вероятность полной или частичной кремации зависела от силы и мощности костра. В некоторых, весьма редких случаях, зависящих, скорее всего, от прижизненного статуса и положения в обществе погребенного, обряд ритуального ограбления не производился, доступ к телу (или духа умершего к миру живых?) сразу преграждался мощным костром, причем, самое важное, разведенный в могильной яме огонь был отделен от тела предварительно насыпанной земляной подушкой, и само тело от огня не страдало (Могильник Тумек-кичиджик, курган 51 -- захоронение пожилой женщины [Вайнберг Б.И., 1979, с. 31-32]). Следует еще раз заметить, огонь здесь не предмет самостоятельного культа, а всего лишь инструментарий других обрядовых действий. Более того, он -- не связующая нить между земными и небожителями, а, наоборот, преграда, препятствующая уже покинувшим этом мир вернуться в него злыми духами. В пользу того, что это сожжение осуществлялось ближайшими родственниками, свидетельствует следующий факт. В лесостепном правобережном Поднепровье в VI-V вв. до н.э. весьма распространен обычай разграбления и сожжения деревянных гробниц различных форм, при этом тела умерших частично или полностью кремируются. Начиная с III-II вв. до н.э., в связи с проникновением в Поднепровскую лесостепь сарматов ("огнепоклонников") и начавшейся насильственной сарматизацией и вытеснением местного скифоидного населения, обычай сожжения аналогичных по строению ранним гробниц практически сходит на нет. Это происходит, скорее всего, по причине того, что доступ местного населения на родовые кладбища был ограничен по времени, и его не хватало на совершение полного обряда (Ольховский В.С., 1978, с. 86-88; Ковпаненко Г.Т. и др., 1989, с. 32-4).
Среди общего количества памятников ранних кочевников евразийских степей выделяется группа, характеризующаяся следующими признаками:
1. Слабая прокаленность погребенной почвы или материка вокруг места захоронения (могильной ямы).
2. Следы прокала на стенках могильной ямы. В случае захоронения без могильной ямы происходит подчистка погребальной площадки от продуктов горения. Захоронение производят на материке или подчищенной древней площадке (в небольшом углублении).
3. Угли, обожженная глина среди могильного выкида, иногда в засыпи могильной ямы.
4. Полное отсутствие следов огня в насыпи кургана.
5. Ингумация безо всяких следов обожжения, вещи, в том числе и деревянные, костяные, не тронутые огнем.
Процент распространения подобных комплексов по эпохам сравнительно невысок (не более 1%), однако картографирование выявило интересную закономерность. Территория их нахождения тяготеет к районам, хозяйственный уклад населения которых признается исследователями как полукочевой, либо эти районы выступают в качестве возможных мест зимовок кочевников Волго-Уральских степей. Интересующие нас курганы выявлены в Южном Приаралье (могильники Уйгарак [Вишневская О.В, 1972], Сакар-чага 1-6 [Яблонский Л.Т, 1996] -- VII-VI вв. до н. э.), на Северном Кавказе (Султан-гора III, сооружение 1 (Членова Н.Л., 1984, с.235-236] -- VI в. до н.э.), в Калмыкии (Сайхин, курган 1 (Синицин И.В., 1959] -- III-I вв. до н. э.), в Лесостепном Зауралье (Красноярка, курган 2 (Корякова Л.Н., 1979, с. 191-206] -- IV-III вв. до н.э.). На наш взгляд, курганы с перечисленными признаками возможно отнести к числу захоронений, произведенных в зимнее время. Необходимость применения огня возникала по причине промерзания грунта (особенно в малоснежных районах). Для того, чтобы вырыть могильную яму или установить различные элементы надмогильной конструкции (столбы, плиты ограды), требовалось предварительно оттаивать землю. Реальности сегодняшнего дня показывают, что огонь выступает здесь в качестве универсального орудия, позволяющего существенно снизить трудоемкость процесса. На древней поверхности разводили костер, по мере протаивания грунта удаляли лишнюю землю вместе с продуктами горения, после чего вновь разжигали пламя на новом уровне, пока не достигали необходимой глубины. На дне выкопанной ямы остатки последнего по времени костра либо полностью удалялись (подчистка дна и стенок), либо собирались в специально вырытых небольших ямках в одном из углов (так называемые "очажки", обнаруженные в некоторых курганах, например Бесоба, курган 6 [Кадырбаев М.К., Курманкулов Ж., 1977, с. 105], простые кучи золы у изголовья -- Бердинская гора, курган 4 [Макаренко Н., 1906; Смирнов К.Ф., 1964, с. 96-100]), либо не удалялись вообще, образуя подстилку из холодной (!) золы и угля по дну ямы (с. Визенмиллер (Луговое), курган III, 3 [Рыков П.С., 1926; Смирнов К.Ф., 1964, с. 96]). После положения тела умершего в могильную яму, землю, вынутую при рытье ямы (перемесь из материковых пород, черноземной грязи, нанесенной строителями кургана, и продуктов горения) либо ссыпали назад в могильную яму, либо рассыпали поверх перекрытия, что после разрушения последнего все равно приводило к попаданию ее в заполнение ямы. Таким же образом шло установление элементов надмогильных конструкций (вертикальных плит и столбов), земля при этом, по-видимому, удалялась за пределы кургана.
Еще одну, весьма распространенную во всех евразийских степях, составляют памятники, содержащие остатки кострищ вперемешку с черепками битой глиняной посуды, а также с расколотыми, зачастую обожженными костями животных. Такие остатки встречаются вокруг могильной ямы на уровне древнего горизонта, в насыпи курганов, гораздо реже внутри и поверх надмогильных сооружений. Данные элементы погребального обряда исследователями однозначно трактуются как следы поминальных тризн или ритуальных жертвоприношений. Причем в некоторых случаях поминальный костер разводился на одном месте неоднократно. Подобные случаи несомненно должны быть связаны с социальным статусом погребенного. По мнению М.К. Кадырбаева, культовой привилегией жриц следует считать устройство в гробницах специальных очагов -- кострищ прямоугольной формы (0,7х0,8 м), глубиной 10-15 см. Эти очаги, горевшие, вероятно, в дни погребальных церемоний и поминок, сохранили мощный слой золы и древесного угля. Почва вокруг них несла следы интенсивного прокаливания. Покраям таких очагов помещались части туш жертвенных животных (крупный рогатый скот, лошадь) и глиняная посуда (могильник Бесоба, курган 4). [Кадырбаев М.К., 1984, с. 86-88] Несмотря на несомненную ритуальность подобных комплесов, связывать их однозначно с культом огня нет никакой уверенности. В погребальной обрядности ираноязычных кочевых племен эпохи раннего железа тесно переплелись элементы различных культов : культа Солнца, богов подземного мира, героев -- соплеменников, предков -- прародителей и т. д. Устраиваемая тризна могла посвящаться как самому умершему, его памяти, так и любому из вышеперечисленных культов. О том, что жертвенно-поминальные тризны носили разную направленность, свидетельствует их местоположение в стратиграфии кургана: по-видимому, тризны, посвященные подземным богам ("нижнему миру"), располагались на древнем горизонте вокруг могильной ямы, олицетворявшей вход в "нижний мир" (Горная Пролейка, курган 1, с. Политотдельское, курган 6, погребение 4, Усатово, курган F13 [Смирнов К.Ф., 1964, с. 96-100]); самому умершему -- внутри пустотелых гробниц или на перекрытии могильных ям (Блюменфельд, курган А12 [Там же]); верховным, небесным богам, в том числе и Солнцу -- на вершинах деревянных надмогильных сооружений и в насыпях кургана (Покровка, курган 1, Бис-Оба, курган 2 и др. [Там же]). В конце концов, огонь мог бы использоваться для приготовления обеда строителям кургана в случае, если сооружение погребальной конструкции требовало продолжительного времени.
Особым, требующим отдельного, более пристального изучения, является вопрос о так называемых ритуальных веществах и ритуальных предметах, обнаруженных в могилах ранних кочевников. Укажем только несколько моментов, касающихся связи этих веществ и предметов с объектом нашего исследования, т. е. с "культом огня". Выше уже было сказано, каким образом в могильную яму могли попадать угли и зола. Что касается мела и гипса (в кусках), а также охры, то сам же К.Ф.Смирнов, наряду с их причислением к огненному культу, указал на возможностьих использования в качестве простых косметических средств, как у женщин, так и у мужчин [Смирнов К.Ф., 1964, с. 95]. По мнению Б.Н.Гракова, реальгар с его режущей кристаллической структурой никак не мог служить румянами [Граков Б.Н., 1947, с. 109], более того он сам по себе является ядовитым для кожи. Граков считает, что реальгар был символом оживляющей крови и кровавых жертвоприношений, и его использование в погребальном обряде савроматов объясняет определенным ритуалом (не обязательно связанным с огненным культом), заменяя собой жертвенных животных [Там же]. В пользу этого говорят неоднократно встречающиеся следы реальгара на поверхности каменных блюд и жертвенников. Сера легко воспламеняется и, вероятно, служила средством для получения огня. В некоторых случаях серу находят вместе с огнивом -- кремнем. Но по прежнему остается только предполагать, с чем мы здесь встречаемся: с культом живущих или же с элементарной заботой о потусторонней жизни умершего. Большое внимание и значение придается обильному слою мела на дне могильных ям, на костях покойного и на вещах погребального инвентаря. Исследования почвоведов в Нижнем Поволжье показали, что эффект меловой посыпки при определенных почвенно-климатических условиях вполне могут производить естественные отложения солей на дне ямы и что этот природный фактор часто принимается археологами за деятельность человека [Демкин В.А. и др., 1988, с. 14-15].
Проведенное исследование показало отсутствие устойчивых сочетаний между ритуальными веществами и ритуальными предметами в рамках единого комплекса. Поразителен тот факт, что при полной схожести, идентичности погребальных сооружений кочевников на определенных территориях, в этих же памятниках в сочетании ритуальных веществ с жертвенниками, курильницами и т.д. наблюдается гигантское разнообразие и сумбур. Еще большую неразбериху придает то, что подавляющее большинство погребений разграблены. И все же требует объяснения, почему при строгости подхода к оформлению погребального обряда абсолютно нет никаких четких критериев для выделения культа, так или иначе связанного с огнем. Единственное, что можно предположить, либо этого культа вообще не было, либо эти критерии так и не были выработаны (и это на протяжении почти 600 лет!).
Итак, мы попытались предположить другие способы и пути, какими в погребальных сооружениях ранних кочевников могли оказаться следы огня во всех его проявлениях. Любое наше замечание носит предварительный характер и требует дальнейшего изучения, однако, уже сейчас становится заметно, что даже в тех случаях, когда применение огня невозможно объяснить только физическими причинами, он выступает лишь в качестве вспомогательного орудия в других ритуально-обрядовых, культовых действиях, будь то ограбление могил сородичей, жертвоприношения богам и предкам и т. д. Ряд случаев остается до сих пор необъясненым (например, вязанки обгорелого хвороста вокруг деревянного сооружения в кург. 6 могильника Пятимары I [Смирнов К.Ф.,1975, с. 26]) и в дальнейшем потребует своих разгадок.
| Книги и статьи по археологии. | Основная страница. |